Жалобная книга [litres] - Макс Фрай

Похоже на то.

Порадовавшись за пьяненькую барышню-лисичку и искренне пожелав ей удачи, переключаюсь на следующий объект. На сей раз поступила разумно: выбрала самого хмурого человека в зале, в расчете на то, что его настроение вполне соответствует выражению лица. Очень уж хотелось поскорее получить результат и пройти аттестацию. Пока рыжий Иерофант не нарисует «пятерку» в моем дневнике, не будет мне покоя. И полноценного удовольствия от упражнений, соответственно, тоже не будет. А ведь увлекательнейшее занятие оказалось — теоретически говоря.

Хмурый субъект не подвел. Приступ его изжоги одолел меня прежде, чем я взялась за карты. А когда все же взялась, изжога показалась мне почти приятным недоразумением. Такая лютая тоска грызла внутренности этого симпатичного, в сущности, дядечки, хоть заживо в землю его закапывай — хуже уж не будет.

Причины этой тоски остались для меня загадкой. В сущности, никакой информации, кроме сиюминутного состояния души и тела, я не получила. Поэтому полезла таки в карты. Вытащила Девятку Мечей. Ну да, пожалуй, все с ним ясно.

Бедняга.

Толкаю своего наставника локтем в бок. Этот жест доставляет мне неизъяснимое удовольствие. Во-первых, фальсификация близости. Веду себя так, словно бы мы вечность знакомы, будто еще дошкольниками вместе по чердакам лазали. А, во-вторых, что греха таить, мне просто нравится к нему прикасаться. У меня от этих, якобы случайных, прикосновений искры из глаз, помрачение рассудка и сладкая тяжесть в чреве. Кто бы сказал, что такое бывает — не поверила бы.

Однако — вот.

Но виду я, конечно, не подаю. Хотя, теоретически говоря, он такие вещи должен видеть как на ладони. Если уж все остальное подмечает…

Ох, нет. Не буду об этом думать.

— Как тебе нравится дядя у входа, в коричневом свитере? — спрашиваю.

Дядя ему, оказывается, очень даже нравится.

— Один из трех, — говорит. — Браво.

Один из трех. Значит, в этом зале есть еще два несчастных человеческих существа?.. Впрочем, это, как раз, не очень важно. Важно, что одного из троих страдальцев я таки вычислила.

Мамочки. Кажется, я все-таки сдала этот чертов экзамен.

Сдала?

Ну да.

— Остановишься на нем или продолжишь?

И он еще спрашивает. Конечно, продолжу. Уж теперь-то, когда я не боюсь… хорошо, скажем так: почти не боюсь провала, самое время разобраться, что, собственно, происходит. И как мне это удается. И еще великое множество вещей надо бы выяснить, пока я еще способна соображать, хоть чуть-чуть, краешком спинного мозга.

— Я бы еще поискала, — говорю. — Если нам не нужно торопиться.

Торопиться нам, как и следовало ожидать, некуда. Рыжий, кажется, рад, что я хочу еще попробовать. Да нет, какое там «кажется»?! Сияет ведь человек.

— Маленькая подсказка, — шепчет доверительно. — Сегодня в этом зале нет ни одной скорбящей девицы.

Ладненько, учту.

Начинаю планомерный осмотр мальчиков и мужей. Благо их не слишком много. Зал полупустой. Все же глубокая ночь, да еще и с понедельника на вторник. Удивительно, что вообще кто-то, кроме нас тут сидит.

Небритый, взлохмаченный ангел в красном свитере пьян до изумления, зато и жизнью своей вполне доволен. Минус один.

Его приятель, словно бы для контраста, причесанный и ухоженный, с узенькой мефистофельской бородкой, напротив, почти трезв. Но вовсю предается приятным, по большей части совершено непристойным грезам наяву. Бог в помощь, дружок. Минус два.

Спутник девочки-лисички вообще совершенно, по-детски счастлив, ибо влюблен по уши. Его можно понять. Минус три.

Странно даже: с чего это они все такие довольные? Должны ведь быть еще страдальцы? Или я что-то не так делаю?.. Ладно, поехали дальше. Кто тут у нас самый мрачный?

И только теперь, задавшись этим вопросом, замечаю в дальнем темном углу лысоватого очкарика. Невнятное существо неопределенного возраста, вида и комплекции, практически невидимка. Идеальный соглядатай. Сидит тихо, не шелохнется. Думу думает. Ну-ну, сейчас поглядим, что у него за дума.

В общем, можно было не слишком стараться. Или даже не стараться вовсе. И так все ясно: стоило лишь поглядеть на этого типа повнимательней, и настроение мое, только что вполне радужное, начало стремительно портиться. Но я, как все бывшие отличницы, умею перегнуть палку в самый неподходящий момент. Сконцентрировалась, как следует. Расстаралась.

И тут же огребла по полной программе.

До сих пор я думала, что в общем немало знаю о темной стороне человеческих будней. О жалостливом отвращении к себе, о молчаливой ненависти ко всему живому и других, не менее интересных настроениях, сопутствующих глубокой депрессии. Не только мои разнесчастные клиенты, но и я сама не раз забредала в этот тошнотворный лабиринт, где в конце всякого тоннеля — тупик, глухая каменная стена и никакого света. Но теперь следовало признать: то, что я считала наихудшими днями своей жизни, даже до черной комедии не дотягивает. Куда уж мне.

А вот очкарик, притаившийся в темном углу уютного ночного клуба, оказался крупным специалистом в этом вопросе. Так хреново, как было сейчас ему, мне вряд ли когда-нибудь станет. И вовсе не потому, что я рассчитываю на безмятежную жизнь и безоблачную старость, а просто способности не те. Для страдания тоже требуется талант, а очкарик, как я обнаружила, был непревзойденным гением в этой области.

Я так и не поняла, что он, собственно, так ненавидит: свою участь, прочее человечество, или органическую жизнь в целом, как явление. Не стала углубляться. Решила, что нужно мчать к начальству с докладом. Благо «начальство» — вот оно. Сидит, чай остывший допивает, на чайник глядит с ласковым отвращением — непередаваемое выражение лица, к слову сказать. Перенять, что ли?..

Снова пихаю его в бок. Зачем отказывать себе в столь невинном удовольствии?

— Дядечка, — говорю. — Вон в том углу. Лысый, в очках. Очень несчастный и злой на весь мир. Правильно?

Могла бы и не спрашивать. У рыжего все на лице написано. Чувствую себя, как овчарка, которой сказали: «Хорошая собака». Неведомая мне доселе разновидность счастья.

Кошмар, да.

— Очень хорошо, — улыбается. — На этом поиски можно завершить. Приступим к делу.

— Ой, мамочки!

Это у меня от избытка чувств вырвалось. Совсем тихонько, но все-таки вслух.

Он, конечно, услышал. Заулыбался еще шире. Подмигнул даже — ну, или это у него нервный тик такой своевременный случился. Мне приятно думать, что именно подмигнул.

— Давай лапу, — говорит. — Будем сейчас изображать нежную парочку, если ты не против.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});